Любовь Рулькина никогда не была любима. Еще в 3-м классе подмосковной средней школы некий мальчик на перемене прокричал ей во всеуслышание на весь школьный коридор, что она толстая и страшная. Наглец тут же получил от неё портфелем по голове, потерял сознание, был ею же доволочен до медпункта, сдан в руки медработнику школы как жертва падения с лестницы. Всю ночь Люба рыдала в своей кровати под одеялом, тихо поскуливая. А на следующее утро пришла в школу, как ни в чём не бывало.

Надежды на то, что ребёнок со временем похудеет и станет стройнее, у матери Любы не оправдались, не смотря ни на диеты, ни на купленные велосипеды, самокаты, скейты и т.п.

Люба окончила среднюю школу на «почти хорошо» и, как говорится, в очень полном теле.

Учиться в институте Люба не захотела, заранее понимая, что не поступит, а «толкнуть» её в светлый путь было некому. Техникум отраслевых технологий дал ей путёвку в жизнь по специальности продавец-кассир. Работа продавца хозяйственного отдела большого (по подмосковным меркам) универсама, куда её устроила троюродная тётка, ей категорически не нравилась. Помимо всего прочего, сказалось на решении и то, что долго приходилось до работы добираться, маленькая зарплата, плохие условия рабочего места и т.п. Тем не менее, она долго, почти 2 года терпела этот универ-вертеп, где другие продавщицы пили без зазрения совести всякий алкоголь и частенько после возлияния уходили в подсобки с грузчиками, электриками и прочими мужскими особями, которые бессовестно обходили Любу стороной, словно рекламный щит с названием «Упаси Боже».

Люба по большей степени устала морально, написала заявление по собственному желанию и уехала ещё глубже на дальние окраины Подмосковья, где жила её старая бабка в почти брошенной деревне на три с половиной жилых дома. Там она прожила 2 года на бабкину пенсию и еду с подсобного хозяйства. А когда бабка померла, и её похоронили немногочисленные жители деревни на местном кладбище, мать Любы дом продала соседу-фермеру за какие-то там крохи, и Люба вернулась опять в ближнее Подмосковье.

Долго сидеть на шее матери последняя ей не дала, и Люба, потыкавшись в разные места и профессии, пришла в местный ЧОП, замдиректора которого (в шутку ли, а скорее из жалости), предварительно выучив-лицензировав, взял её в штат.

Сначала Любу определили охранницей в один из детских садов. Там она всячески старалась: исправно несла вахту, помогала нянькам и поварихе, возилась с детьми при их передаче туда-оттуда. Но однажды случился конфуз. Некий папик, пришедший вечером в сад за ребенком «под шафэ», на выходе дал подзатыльник своему отпрыску прямо на глазах у Любы, да так, что ребёнок ударился лбом о входную дверь. Потом он схватил его за шиворот и поволок громко ревущего на улицу. Люба не могла не вмешаться и уже на улице папик получил от неё смачную оплеуху, от которой он, не удержавшись на скользких ступенях входной лестницы, кубарем скатился в грязную осеннюю лужу. Папик остался жив, хоть и не совсем здоров, получив вывих плеча, а Любу перевели, как говорится на другой участок с криками директора ЧОП: «Нахрена ты его… тебе что, платят за это?»

Новым местом применения Любиных навыков и умений частного охранника определили базу хранения на трассе Москва—Россия (не суть). Дырявый забор, несколько складских ангаров, деревянный двухэтажный типа офис, один охранник в смену два-через-четыре. В целом типовой объект, каких полно по России и в Подмосковье тоже. Любу всё устраивало: тихо, спокойно, сама себе начальник. По инструкции, если в ночное время кто-то влезет на территорию, просто звонить в полицию и ждать их прибытия. Поначалу никто в её смены на эту условно огороженную территорию со злодейскими намерениями и не лез. Спустя некоторое время, кто-то однажды проник-таки в Любину вотчину. Приехала полиция — никого не нашли. Полицейские похмыкали над фигурой Любы в форменной одежде и уехали.

Потом проникновение опять повторилось. Люба снова звонила 112, полицейские приехали, уже громко ржали о чем-то между собой, уехали без задержанных. Люба приняла этот хохот на свой счёт и от обиды ударила кулаком в дверь комнаты охраны. Дверь была просто картонная, а теперь ещё и с дырой, размером с Любин кулак, кстати довольно внушительный.

Прошло несколько недель и снова на территории объявились нежданные гости. В старенькую видеокамеру, работающую только онлайн (без записи) на антикварном мониторе, Люба увидела, как двое неизвестных прошли в сторону ангара номер 2. Недолго думая, Люба схватила совковую лопату, стоявшую в углу на входе, и ринулась в сторону того же ангара. Всё те же неизвестные в накинутых на головы капюшонах — бесцеремонно, даже не распределившись кто на шухере, а кто, как говорится у криминальных специалистов, «серьги рвёт на бздике», —хором пытались взломать замок ворот. Петли яростно сопротивлялись рычагу, создаваемому жуликами монтировкой с неимоверными усилиями в четыре руки, со скрипучими горловыми стонами, когда Люба двумя ударами уложила обоих на землю.

В бездонных карманах бушлата на вырост, она нашла рулон скотча и, пока они оглушенные, лихо связала им руки, ноги, заклеила каждому рот.

Полиция приехала, почему-то не так быстро. Ожидая её, Люба нервничала, а злодеи что-то мычали сквозь скотч. Но стоило ей замахнуться лопатой, замолкали, потом снова делали попытки уговорить-таки охранницу.

— Девушка, вы сами этих что-ли? — недоумевал лейтенант, одевая наручники на злодеев.

— Нет, нас семеро тут и все с лопатами.

— Так вы их лопатой или кулаком? — схохмил его напарник сержант.

— Кулаком я побоялась, что убью, ещё посадят. Вы же и посадите.

— Это правильно, что не кулаком, — полицейские уже ржали в голос, — а то вмятины были бы.

Люба посмотрела на поврежденную ею ранее дверь, насупилась не понимая, как реагировать: то-ли её хвалили они, то-ли подкалывали за её громоздкие от природы ладони.

— И что дальше? — спросила она, пряча руки в карманы бушлата.

— Поедете с нами, будем составлять протокол.

— Ага, щас. Я тут всё брошу и буду с вами кататься. А потом приеду обратно, а тут всё вынесли.

— Так у нас положено, а что делать?

— Нет, господа полицейские, не поеду я с вами. У меня охрана тут, а не танцульки. Так-что увольте, не поеду и всё.

Лейтенант, впихивая вместе с сержантом задержанных в уазик с зарешёченной задней дверью, посмотрел на неё и добавил:

— Ну раз такое дело, звоните своему начальству, пусть утром присылает вам подмену. А вы сразу потом к нам в отдел, вот адрес, — он протянул ей кусочек бумажки с адресом РОВД, — в дежурке скажете к Казарину, он знает.

— А я-то вам зачем там?

— Показания давать будете.

— Я? Это вон они давать показания должны! Я-то что должна показывать?

— Вы самая главная свидетель и… и… знаете всё, что случилось тут.

— А вы их точно хоть посадите?

— Будем стараться. Да и предупредите своего сменщика, чтобы к воротам ангара не подходил никто. Утром или днём, или… В общем, пока не приедет эксперт-криминалист, ни-ни к воротам. Иначе мы их выпустим, и они снова придут вас грабить. Опять вам лопатой их глушить, нас вызывать, оно вам и нам надо?

— Хорошо, скажу за это всем и приеду к вам, но не раньше 11-12 часов, пока смена приедет, пока автобус дочапает до района. Так что ждите.

Любу за отвагу поощрили денежной премией (небольшой, но всё же), и повесили её портрет на доску почёта в офисе ЧОПа. Поощрили её в полиции или нет — автору не известно, но мозги ей в тот день компостировали до позднего вечера. И пока она с рыком и бешенными глазами, на раскрасневшемся большом лице от жары в ожидании приёма, не ворвалась в кабинет следователя, отпускать не хотели. Потом дежурный по отделу дал команду и её отвезли на полицейской машине на станцию, с которой она поздно ночью на электричке попала-таки домой.

Когда через год с небольшим встал вопрос, кого назначить старшим смены на один из объектов охраны всё того же ЧОПа, директор в шутку ткнул пальцем в фото Любы на доске почёта и добавил:

— Да вон, хоть Любу-лопату.

— Да вы что? — руководитель сектора чуть не поперхнулся пирогом, съедаемым на ходу из-за отсутствия времени на нормальный обеденный перерыв, — она же там их поубивает всех.

— Ну и хорошо, а то устроили там распи… разгильдяйский балаган из объекта: то пьют, то сношаются с кем ни попадя по кабинетам администрации.

— Она их там… сама…

— И пусть, пусть. Может поймут идиоты, по чём фунт лиха.

— По чём фунт Любы.

— Точно сказано, ай Люба, Люба Любэ, — пропел сквозь зубы директор и добавил, —оформляй приказ, переводи девушку на повышение и ставку старшего смены назначай, она её отработает.

Когда Люба приехала на вверенный ей как старшей смены объект, представлявший собой производственно-складской комплекс, в дежурке собрались не только охранники свободной смены, но и некоторые сотрудники ниже среднего звена: слесарь, электрик, АХОшник, дворник, даже уборщица, пожилая молдаванка Николета пришла.

Короче, почти все собутыльники охранников пришли увидеть нового начальника, в надежде, что всё у них будет всё как раньше в их спитом коллективе: чинно и благородно.

Люба поздоровалась и приказным тоном заставила всех посторонних выйти вон.

— Уточняю, если ещё раз хоть кто-то из этой шушары будет находится в помещении охраны, штрафую свободную смену без разбора.

— А если лампочку менять надо будет, например, электрику Жорке?

— Лампочку поменял и вон!

— А убираться у нас тут никто тоже не приходит что-ли? Сами теперь будем полы мыть?

— Много вопросов, тем более глупых, задавать не нужно, — Люба окинула взглядом понурых охранников и добавила, — будем охранять объект, а не хернёй страдать. Всем ясно?!

И полетели дни, недели, месяцы. Год прошёл, другой, а Люба всё рулила сменой. Рулила жёстко и принципиально с первого дня. Менялись охранники, то добавлялись, то уменьшались посты охраны. Люба матерела как старшая смены. Руководство ЧОПа было её работой довольно, к Новому году и 8 марта вручали подарки и жали, всегда со страхом, её огромную руку.

Как-то на этот объект нежданно нагрянул очень большой начальник всего холдинга, куда входило и это предприятие и как-раз в смену Любы. Все местные руководители бегали, как ошпаренные, давали ценные указания охране: как встретить, где стоять, как смотреть на босса.

Люба всё выслушала и произнесла инструктирующим:

— Не суетитесь парни, всё будет пучком.

Босс, выйдя из машины и увидев Любу, стоявшую на крыльце проходной, подошёл к ней, протянул руку:

— О, какие тут у нас, девушки нас охраняют, — махнул он с улыбкой головой местному директору, — ты от меня, Николай Семенович, прячешь такие кадры.

— Так я, так у нас, это она не у нас…, — замямлил Николай Семенович в ответ, втягивая голову в плечи.

Люба уверенно, как всегда, пожала начальственную руку.

— Ну и как нас зовут?

— Любовью мать назвала.

— Прекрасное имя, старославянское. Мать ваша уж не Софья ли?

— Нет, она Анна. Нюра по-простому.

— А вы значит охранница тут?

— Я тут старшая смены, уже несколько лет работаю. В подчинении 8 человек.

— Так вы руководитель, как я?

— Ну, не как вы, поскромнее.

— Да, у меня в подчинении 2,5 тысячи, если ещё в Новосибирске и в Липецке включить.

— Ого, прям как у генерала у Вас, — вдруг выпалила Люба и, испугавшись своих слов, зарделась.

— Так и есть, а поди и генерал, — засмеялся он и подмигнул директору, — да, Николай Семенович?

— Так и есть, точно так…

— А что-ж, мужиков то в руководители в вашем ЧОПе не нашлось? — съехидничал босс и, увидев смятение Любы, оправдался, — нет, вы не подумайте, Люба, что я вас там недооцениваю, просто необычно, когда девушка рулит мужиками охранниками, которые в прошлом наверняка военные, мили-полицейские, какие там ещё бывают…

— Пожарные, — вдруг вставил местный директор, ещё сильнее бледнея от страха.

— И пожарные есть, да?

— Всякие есть, и служивые, и не очень. Правда все уже возрастные у меня, но дело знают, дежурят исправно.

— А молодёжь, молодые парни что же, не идут в охрану?

— Молодёжь, она… она нынче на войну ушла, на СВО забрали их. Вот и у нас тоже двух ребят отправили. А кто не на войне, так те или в менеджерах всяких там ошиваются, или алкашня подзаборная. Времена такие сейчас.

— Да, время скажем так, не спокойное теперь, трудное для страны время. Но вы тут молодцы. Мне докладывали, что у вас последнее время без происшествий совсем тут.

— Стараемся, как говорит наш директор ЧОПа: бдим денно и ношно.

— Ну, бдите. — босс снова пожал руку Любе, затем охраннику, стоявшему у неё за спиной, и добавил, — Хорошей службы вам всем.

Через неделю из ЧОПа пришла Любе информация, что в СВО, под Артёмовском погиб бывший охранник из её смены. Как сказал ей по телефону директор ЧОПа: «Пал смертью храбрых наш парень».

Люба собрала смену и рассказала им всё что узнала. Затем быстро вышла из комнаты охраны на улицу, пробежала по территории предприятия, укрылась в подсобке уборщицы и разрыдалась. Николета случайно нашла её там, тоже узнала и тоже заплакала. Так они и сидели почти час в обнимку рыдая. А когда Люба вернулась в дежурную комнату, вся смена её молчаливо ждала. Кто курил, кто ковырялся в телефоне. А на столе стояла початая бутылка водки, стакан с едва покрытым дном и один полный, с куском черного хлеба сверху.

Люба взяла стакан и непривычно для всей смены тихо, почти шёпотом произнесла:

— Помянем нашего героя…